Глава 24. Часть первая. В тюрьме.
Отложив в сторону «Тибетскую
книгу мертвых», я наблюдаю за поведением только что заехавшего к нам нового
жильца. Худющий, с впалыми щеками, в засаленной грязной одежде, он, особо не
выбирая место, располагается возле туалета. Доминик с брезгливостью отодвигает
от него в сторону свою посуду, стоящую на баке с водой возле туалета.
— Иди мойся, что уселся тут.
Запах твой уже в коридоре чувствуется.
Новый постоялец испуганно хватает
выделенный ему кусок мыла, и, суетливо оглядываясь на всех, отправляется в
туалет.
— Как бы туберкулез или ещё
что-нибудь от него не подхватить, — убирая свою кружку поближе к своему углу,
добавляет бывший полицейский Четси.
— Эй, Ганди, у тебя туберкулеза
нет?
— Нэ, я здоровый. Я просто не ел
давно и не мылся, — слышу я из-за двери голос нового жильца, говорящего на
довольно хорошем для индуса английском.
— Доминик, а ты что, знаешь его?
— А кто же Ганди не знает? Он
сидел, наверное, во всех тюрьмах Индии. Всю жизнь по тюрьмам мается, нет у него
ни родственников, ни дома своего. Вот сейчас отмоется, отъестся, болячки свои
подлечит, — и выйдет через полгодика, как раз сезон дождей заканчивается. Он
всю жизнь с мая по ноябрь в тюрьме отъедается.
— А что за статья у него?
— Да, как обычно, мелкое воровство.
Спёр сотовый телефон, получил полгода тюрьмы.
Выйдя из туалета, Ганди испуганно
оглядываясь по сторонам, и, с любопытством уставившись на меня, садится в своем
углу.
— Ах ты животное!- слышу я крик
Доминика из туалета.
Выскочив из туалета с веником в руке,
он наносит глухой удар новому жильцу рукояткой по голове.
— Я тебя сейчас научу, как с
нормальными людьми в одной камере жить! – кричит Доминик, отвешивая ему серию
ударов по телу и лицу. – Только заехал, а уже гадить начал, тебя что, не
научили за собой смывать в туалете?!
— Все, я все понял, не надо
больше бить, я больше не буду, — забившись в угол, кричит перепуганный Ганди.
— Walking talk, talking walk,
walking talk* — пародируя рекламу сотовых телефонов, напевает охранник,
открывая нам дверь.
Наконец-то, пришел час, когда я могу говорить
по-русски. Оставив Ганди мыть туалет, мы неторопливо выходим из камеры.
— Привет, Виктор!
— Добро пожаловать на пляж
Мапса!- улыбаясь, кричит мне в ответ Виктор, как всегда, вытаскивая на улицу
ведро с водой.
— Скажи, Вить, я все стеснялся
спросить, а отчего у тебя все ноги в шрамах?
— Это — память об армии. Я когда
в Афгане служил, на мине подорвался, у меня вместо костей штыри железные в
ноге.
— Если ты в Афгане выжил, то в
тюрьме и подавно выживешь.
— А что здесь выживать-то, здесь
просто санаторий.
— Если бы, Вить, не твоя русская
рожа, ты был бы похож на ветерана вьетнамской войны.
Наши афганцы не носят
длинных волос. А ты выглядишь, как персонаж из фильма про вьетнамских
ветеранов. Повязка для волос на лбу, обветренное, слегка сморщенное лицо,
загорелая кожа. Тебе бы ещё флаг американский в руки, и улыбку во все лицо.
Тогда никто бы не догадался, что ты русский. А ещё, ты похож на Гомера Симпсона
в молодости. Ты смотрел мультсериал «Симпсоны»?
— Нет, я вообще телевизор не
смотрю давно уже. Последнее, что смотрел – «В бой идут одни старики».
— Да, уникальный ты тип, первый
раз я встречаю человека, кто о Симпсонах не слышал. Есть там главный персонаж –
Гомер, в одной из серий его показывают в молодости на Вудстоке. Так вот, ты его
копия, если не побреешься.
Вылив на голову ещё пару черпаков
воды, Виктор засучивает свои шорты, превратив их в стринги, и плюхается
посередине площадки на лежащее прямо на земле полотенце.
— Сегодня я буду загорать. Если
закрыть глаза и смотреть на солнце, то можно ярко представить себя на пляже.
Ходящие по кругу индусы,
посмеиваясь, косятся на оголенную Витькину жопу, перешептываясь между собой.
— По-моему, ты их возбуждаешь,
Вить. Они ведь никогда белой голой жопы не видели. И, по-моему, им все равно,
какого пола белая жопа.
— Мне пофигу, я не в русской
тюрьме. Никто мне ничего здесь не сделает. И вообще, я — спятивший иностранец.
Пусть только попробует кто-нибудь что-нибудь мне предъявить.
Я сажусь рядом на корточки, в
тени обросшей мхом стены, и тоже закрываю глаза.
— Завтра буфет приезжает, ты чего
себе, Вить, заказал? — спрашиваю я, ярко представив сочное манго.
— Я в этот раз огромный список
себе написал, мне мама денег выслала, буду пировать. Апельсины, манго, бананы,
яблоки, виноград, печенье, конфеты, орехи, повидло, сухое молоко, мыло и зубную
пасту, — перечисляет он, загибая пальцы, так и не открывая глаза. — Один раз
живем, тем более, скоро экспертиза моя придти должна, — что я, экономить на
себе буду?
— А что насчет овощей?
Виктор начинает истерически
смеяться, сморщившись, и приоткрыв один глаз.
— Вася, я никогда не смогу понять
индусов, ты представляешь, фрукты можно заказывать, а овощи – нет. Соки
заказывать можно, а минеральную воду нет. Я уже заявление писал начальнику
тюрьмы, и тюремному доктору жаловался, что мне нужны помидоры, огурцы и лук.
Вот сегодня с Дэвидом будем судье прошение писать. Мол, иностранец я, и не
хватает мне витаминов. Если и судья откажет в овощах, объявлю голодовку. Напишу
плакат: «Вай нот томато?»*, и буду с ним каждый раз в суд приходить.
— Скажи, Вить, а что бы тебе
больше всего сейчас хотелось бы?
— Устриц хочу сырых с лемончиком,
— чаще всего их вспоминаю, остальное у меня, в принципе, всё есть.
— А мне, Вить, женщину хочется,
душу бы дьяволу продал за полчаса женских ласк.
— Не, Вась, за женщину я бы и сто
рупий сейчас не дал бы, достаточно с меня женщин, всё зло от них. Мне сейчас
без них очень даже хорошо. Никто мозг не рушит, никто не нервирует, можно
заниматься тем, чем хочется. Если так призадуматься, мы же из-за них в тюрьме
сидим. Я вот выпендривался перед своей, и доигрался в драг-дилера. У меня ведь
всё было: деньги, машина, наркотики. И хотелось только показать своей бабе, что
я круче всех. И чем всё закончилось? Я здесь один, а она неизвестно где, и
неизвестно с кем. Если мне сейчас предложить на выбор: женщину или устрицу, — я
второе выберу.
— Старый ты, наверное, уже стал,
— смеюсь я, вытирая покрывшееся потом от жары лицо.
— Что это «старый»? У меня всё
работает нормально, а если совсем приспичит, то иногда можно ночью в туалете
затвор передёрнуть. Сексуальный оргазм – это сомнительное удовольствие, один
миг и все. А потом стоишь, и думаешь – зачем я это все делал? А устрица — она
вкусная, от неё удовольствие надолго.
— О чем беседуете, русские?-
спрашивает подошедший к нам Дэвид.
— Об удовольствиях, Дэвид,
говорим, которые у нас отобрали, — о женщинах, о еде. Виктор вот о устрицах
мечтает, а я из еды по пицце соскучился.
— Могу организовать тебе пиццу, —
с серьёзным лицом говорит иранец, присаживаясь рядом с нами. — Скажи своей
жене, чтобы сделала маленькую пиццу и принесла мне в госпиталь.
Только чтобы
пицца размером не больше пачки сигарет была, я её легко в трусах в тюрьму
пронесу, — не выдержав серьёзного тона, смеется во весь беззубый рот Дэвид. — А
с женщинами все тоже очень просто. Пишешь заявление начальнику тюрьмы, что,
мол, прошу отпустить меня, на субботу-воскресенье домой, обязуюсь в понедельник
придти к десяти утра, даю честное слово. Отдаёшь заявление и ждёшь.
— Ну тебя в баню, Дэвид, —
смеётся Виктор, разворачивая шорты, чтобы спрятать от солнца слегка
подрумянившиеся розовые ягодицы.
— А что бы ты, Вить, из реального
сейчас хотел бы больше всего?
— Из реального? На волю я больше
всего хочу, Вася. Как ты думаешь, реальное это желание или нет?
— Честно говоря, Вить, в
ближайшее время это нереально. Прасад уже почти год свою экспертизу ждет. Не
хотелось бы год здесь просидеть. Но, если отсидев год, я выйду отсюда, миллион
долларов потребую компенсацию, в суд на полицию подам. За анестетик аптечный
год отсидеть, где это такое видано? Я же иностранец, инвалид афганской войны,
на отдых, как турист, приехал, я же всё здесь потерял. Бизнес рухнул, жена
ушла. Лучшие годы в тюрьме прошли. Миллион, как минимум, хочу.
— Что ты тут перед нами
распыляешься, побереги свою речь до суда, мы-то всё про тебя знаем. Выйди
сначала отсюда, а там видно будет. Тебя же, на самом деле, как врага
государства сюда посадили.
— Это почему же, как врага
государства? — удивленно спрашивает Виктор, переползая ко мне поближе, в тень.
— А давай рассуждать логически.
Государство устанавливает законы, скажи мне, какого наркотика можно по закону
иметь в большом количестве, чтобы избежать наказания?
— Марихуаны можно до двадцати
килограмм иметь, чтобы выйти под залог, а причём тут это?
— Нет, Вить, я про химические,
высокоприбыльные наркотики тебя спрашиваю. Сто грамм кокаина ты можешь держать
в кармане, и выйдешь через пару недель, получив бэйль*. Как ты думаешь, почему
здесь, в Индии, такие законы? Ведь со времён дедушки Фрейда все знают, что
кокаин — опасный наркотик. Тем не менее, здесь его можно хранить в таком
большом количестве.
— Наверное, чтобы легче его
продавать было.
—Правильно, Вить, — государство
поддерживает такими законами продажу кокаина. Оно даже службу специальную
организовало, – «антинаркотическая полиция» называется, они-то и караулят эту
поляну. А ты что сделал? Ты же им чуть весь рынок кокаиновый не обрушил своей
подделкой. Молва о твоем волшебном порошке по всему Гоа быстро разошлась. Я сам
слышал, как туристы нахваливали твой порошок: «У всех кокаин тридцать минут
держит, а Витькин четыре часа вставляет».
Кому нужно тебя сажать за легальный
аптечный препарат? Только тому, кому ты мешаешь продавать настоящий «кокос». Ты
же додумался даже визитки с надписью «Мэджик Хелп» всем на пати раздавать. Там,
где под прикрытием полиции, старые драг-дидеры свой кокаин продают. Тебе крупно
повезло, если менты в твой порошок настоящего кокоса не положат.
— Но, не будут же они сто грамм
кокоса мне подсыпать? Это же десять штук баксов стоит.
— Сто грамм вряд ли, а вот грамм
пять — могут. И тогда ещё на год твое дело затянуться может. Так что выйдешь
сначала, а потом о миллионе мечтать будешь.
— Ну, прям помечтать нельзя что
ли?
— Ты же сам мне, Вить, говорил –
мечтать надо о реальном. Вот я тебе и показываю возможную реальность.
— Ну её в баню, такую реальность.
Давай, Вася, о чем-нибудь другом поговорим, а то каждый день одно и то же, все
разговоры о возможных реальностях, о реальных и нереальных желаниях. Одно тут в
тюрьме желание у нормального человека — это поскорее выбраться отсюда. Два года
назад был случай, что экспертиза кому-то за восемь месяцев пришла. Это была
чья-то удача. По закону, если экспертиза не приходит за двенадцать месяцев и
восемь дней, то заключённого выпускают.
Вот двенадцать месяцев и восемь дней —
это наша надежда, мы надеемся выйти в этот срок. А если придёт раньше эта
экспертиза, то это наша удача. Раньше удачи по любому не выйдешь. Мечтать о
том, что выпустят отсюда, нужно в этом интервале: от надежды до удачи.
начало книги: http://www.vasiliykaravaev.ru/2017/06/PsychedelicOyster.html
приобрести все мои книги можно непосредственно у меня в Гоа, а также их можно купить через сеть, заказав книги on-line http://www.vasiliykaravaev.ru/p/blog-page_89.html
приобрести мои книги можно непосредственно у меня в Гоа, а также их можно купить через сеть, заказав книги on-line http://www.vasiliykaravaev.ru/p/blog-page_89.html