пятница, 30 июня 2017 г.

ГЛАВА 20. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ТЮРЬМЕ.


Глава 20. Часть первая. В тюрьме.

Полмесяца пролетело, как один день. Время в тюрьме словно останавливается. Раз в две недели за мной приезжает драг-полиция, и увозит меня в суд. Процедура суда обычно занимает не более двух минут. Пожилая женщина в судебной мантии, одетой поверх сари, на миг поднимает глаза, что бы спросить всего один вопрос: «Жалобы есть?» Жаловаться нельзя потому, что могут перевести в более строгую тюрьму. Вот и сегодня, в маленьком полицейском джипе меня везут в суд.

За окном дождь льёт, как из ведра. На душе своими острыми когтями скребутся индийские кошки. Сердце колотится в надежде на то, что это, может быть, мой последний суд. Сегодня судья решает, выпускать меня под залог или нет. Снова та же, знакомая до боли, облезлая скамейка подсудимого, и ржавые вентиляторы над головой. За те несколько раз, что меня привозили в суд, жёлтая акация за окном успела расцвести.

Сегодня — последний шанс выйти отсюда. За решётчатым окном продолжается жизнь. Люди неторопливо идут по своим делам, не задумываясь о том, что у них есть свобода. Они не ощущают её ценности, она просто у них есть. Они могут передвигаться куда хотят, и делать то, что им захочется. Где то там, далеко, на воле мои девчонки. Дочка пока что не знает, что я здесь. Как бы хотелось сегодня выйти на волю, чтобы она никогда не узнала, что её отец сидел в тюрьме. Влажный воздух пахнет цветами и специями.

— Жалобы есть?- не поднимая взгляда в мою сторону, спрашивает судья.
— Нет, жалоб нет, — затаив дыхание, отвечаю я.
— Прошение о выходе под залог отклоняется. Следующий суд через две недели.
Что-то с хрустом надламывается в моей душе. Шансов выйти до получения результатов экспертизы больше нет. Целый месяц я надеялся на чудо, но оно пролетело мимо меня.

Раньше, чем за восемь месяцев, экспертиза ещё не приходила никому.
Дорога до тюрьмы проплыла, словно в тумане. Я снова в камере. Абсолютно ничего не хочется делать. Открыв английский словарь, я нахожу новое слово, идеально подходящее к моему состоянию. «Frustration» — расстройство планов и уничтожение надежд. Из соседней камеры, как сумасшедший, кричит Прасад:

— Я выйду и трахну её, я убью её, я хочу трахнуть эту медсестру, — надрываясь, кричит индусский парень, которого посадили за одиннадцать грамм МДМА.
Восемь месяцев он уже ждёт своё заключение экспертизы. «Но, верно, совсем крыша отъехала у него», — думаю я, представляя себя на его месте. Надо бы взять себя в руки. Рассудок мне ещё пригодится. За тюремной стеной садится солнце. Совсем не хочется есть.

Жизненные силы словно покинули меня. К вечеру я начинаю чувствовать лёгкий озноб. С черепичной крыши в нескольких местах на мою лежанку капает вода. Из окна порывами ветра меня обдаёт мокрым, холодным воздухом. Постепенно меня начинает трясти. Сухой одежды не осталось совсем. Вся камера пропахла плесенью. Я укутываюсь во всё, что у меня есть. Кости начинает выкручивать, лежать на одном месте просто невозможно. Меня бросает то в жар, то в холод. Только бы не малярия. Нельзя мне болеть, у меня ещё много незаконченных дел.

На воле меня ждут мои девчонки, я нужен им. Надо бы собраться, и побороть зарождающуюся болезнь. Ну, давай же, включайся моя защитная нейропептидная* система. Выручай, вылечи меня, пожалуйста. Уснуть не получается. Время растягивается, и, кажется, что ночь никогда не закончится. Наконец-то, наступает утро. Сил сопротивляться болезни совсем нет, и тело всё ещё болит. Я лежу в позе эмбриона, обмотанный мокрой подстилкой и различными тряпками. Сухих вещей не осталось совсем. С восходом солнца мне становиться немного лучше.

— Что-то совсем плохо выглядит наш русский, — слышу я голос проснувшегося Доминика.
— В госпиталь его надо отправить, — предлагает мой сосед Мудра, протягивая мне кружку с горячим чаем.
—Эй, охранники, иностранец, умирает, — колотят по решётке мои сокамерники. —

Совсем плохо выглядит русский, везите его в госпиталь, пока он не помер здесь.
— Одевайся, сейчас тебя в госпиталь повезут, — говорит мне Дисай, протягивая свою сухую рубашку. Бери свой словарь, будешь доктору объяснять, что у тебя жар и лихорадка.

Меня, в сопровождении двух охранников из тюрьмы, сажают в пустой тюремный автобус, чтобы отвезти в государственный госпиталь под названием «Азило».
—У него сто четыре градуса температура тела, придётся оставить его здесь, объясняет медсестра моим охранникам.
Интересно, сколько же это в Цельсиях?...

Госпиталь «Азило» напоминает больницу для бомжей. Облезлые, покрытые плесенью стены, зарешёченные окна, старый ветхий инвентарь. Бесплатный госпиталь для самых бедных индусов. В приёмной палате три старых медицинских кушетки, местами покрытые засохшими пятнами крови. Кто-то кричит от боли, кто-то стонет, в коридоре огромная очередь.

Почти все больные похожи на жителей бомбейских трущоб. Поношенная простая одежда, многие пришли за помощью босиком. Мне выдают зелёную больничную одежду, пахнущую хлоркой. На натянутой через весь коридор верёвке сушится сотня постиранных и пожелтевших от времени одноразовых перчаток. Меня приводят в огромную, с полусотней коек, палату. Родственники, ухаживающие за больными, с любопытством разглядывают непонятно что делающего здесь человека.

С разных коек доносятся стоны. Кто-то кричит в предсмертной агонии. Почти у каждого больного рядом с кроватью родственники или близкие. Пахнет мочой и медикаментами. На соседней кровати под капельницей лежит старик. Он похож на заключённого из Освенцима. Мышц почти нет, кожа обтягивает его тонкие кости. Видимо, его дочь, лёжа на полу под его кроватью, кормит грудью своего ребёнка. Одев мне на ногу древние, кованые наручники с цепью, охранник пристёгивает их к спине кровати. Пожилая медсестра в белом бумажном чепчике с красным крестом по очереди обходит всех больных, важно неся перед собой поднос со шприцами.

Вот и моя очередь уколоться. Взяв из общей кучи один шприц, она быстро делает мне укол. Я понимаю, что всем колют одно и то же лекарство. Надеюсь, они не моют одноразовые шприцы так же, как перчатки? После укола появляется приятная сонливость. Хочется свернуться калачиком, но прикованная нога не позволяет мне этого сделать.

— Эй, охрана, я хочу по нужде, отведите меня в туалет, — кричу я конвоирам, сидящим рядом на стульях.

Задремавший охранник лениво отстёгивает меня, и, взяв под руку, ведёт через всю палату. Возле дырки в полу — чьё-то несмытое дерьмо и окровавленные повязки. Приготовившись сделать своё дело, я стою, с отвращением наблюдая, как к моему тапочку, извиваясь, приближается огромный глист. В ужасе я выпрыгиваю из туалета, опасаясь, что этот паразит успеет отложить свои яйца, где-нибудь на моём теле.

— Не волнуйся, это не змея, это всего лишь глист, — успокаивает меня охранник, рассматривая розовую, длиной с ладонь, тварь. Наступает вечер. Санитары разносят еду. Снова рис и гороховая подливка. Так же, как и в тюрьме, все едят руками. После увиденного в туалете, есть совсем не хочется. Двое моих охранников располагаются ко сну на полу, прямо под моей кроватью. Сложно представить себе подобную ситуацию в российской реальности. Вряд ли русские менты согласились бы спать под кроватью, — туда, скорее всего, положили бы меня. Сюрреализм какой-то.

Вот уже полчаса из-под моей койки доносится громкий храп в два голоса. Единственное, чем можно себя развлечь — это рассматривание крутящегося, ржавого вентилятора над моей головой. Стоны с разных сторон немного утихают. Пришедшая в голову мысль ужасает. Мне хочется вернуться домой, в свою камеру. Ну, вот я и дожил. Теперь, бессознательно, камера воспринимается мной, как дом.
_______________________________
*Нейропептиды — Биологически активные соединения, синтезируемые нервными клетками. Участвуют в регуляции обмена веществ, воздействуют на иммунные процессы, играют важную роль в механизмах памяти, обучения, сна и др.
 продолжение...



приобрести все мои книги можно непосредственно у меня в Гоа, а также их можно купить через сеть, заказав книги on-line http://www.vasiliykaravaev.ru/p/blog-page_89.html
контакты: http://www.vasiliykaravaev.ru/p/blog-page.html